Нахимов Павел Степанович
Среди замечательных русских флотоводцев прошлого исключительное место занимает П.С. Нахимов, с именем которого связана героическая борьба русских солдат и матросов против турецких и англо-французских интервентов.
Нахимов был ярким воплощением национального военного гения, представителем боевой школы русского военного искусства.
Отличный моряк, видевший в службе на флоте единственный смысл и цель своей жизни, П.С. Нахимов, наряду с самобытным дарованием флотоводца, обладал редким даром привлекать к себе сердца подчиненных.
Павел Степанович Нахимов родился 6 июля (23 июня) 1802 года в селе Городок Вяземского уезда Смоленской губернии (ныне — село Нахимовское Андреевского района Смоленской области) в семье небогатых смоленских дворян. Отец его был офицером и еще при Екатерине вышел в отставку со скромным чином секунд-майора.
Еще не окончились детские годы Нахимова, как он был зачислен в Морской кадетский корпус. Учился он блестяще и уже пятнадцати лет отроду получил чин мичмана и назначение на бриг "Феникс", отправлявшийся в плавание по Балтийскому морю.
И уже тут обнаружилась любопытная черта нахимовской натуры, сразу обратившая на себя внимание его товарищей, а потом сослуживцев и подчиненных. Эта черта, замеченная окружающими уже в пятнадцатилетнем гардемарине, оставалась господствующей и в седеющем адмирале вплоть до того момента, когда французская пуля пробила ему голову. Охарактеризовать эту черту можно так: морская служба была для Нахимова не важнейшим делом жизни, каким она была, например, для его учителя Лазарева или для его товарищей Корнилова и Истомина, а единственным делом, иначе говоря: никакой жизни, помимо морской службы, он не знал и знать не хотел и просто отказывался признавать для себя возможность существования не на военном корабле или не в военном порту. За недосугом и за слишком большой поглощенностью морскими интересами он забыл влюбиться, забыл жениться. Он был фанатиком морского дела, по единодушным отзывам очевидцев и наблюдателей.
Усердие, или, лучше сказать, рвение к исполнению своей службы во всем, что касалось морского ремесла, доходило в нем до фанатизма, и он с восторгом принял приглашение М. П. Лазарева служить у него на фрегате, названном новым тогда именем "Крейсер".
Три года плавал он на этом фрегате, сначала в качестве мичмана, а с 22 марта 1822 года в качестве лейтенанта, и здесь-то и сделался одним из любимых учеников и последователей Лазарева. После трехлетнего кругосветного плавания с фрегата "Крейсер" Нахимов перешел (все под начальством Лазарева) в 1826 году на корабль "Азов", на котором и принял выдающееся участие в Наваринском морском бою в 1827 году против турецкого флота. Из всей соединенной эскадры Англии, Франции и России ближе всех подошел к неприятелю "Азов", и во флоте говорили, что "Азов" громил турок с расстояния не пушечного выстрела, а пистолетного выстрела. Нахимов был ранен. Убитых и раненых на "Азове" было в наваринский день больше, чем на каком-либо ином корабле трех эскадр, но и вреда неприятелю "Азов" причинил больше, чем наилучшие фрегаты командовавшего соединенной эскадрой английского адмирала Кодрингтона.
Так начал Нахимов свое боевое поприще.
Двадцати девяти лет от роду он стал командиром только что выстроенного тогда (в 1832 году) фрегата "Паллада", а в 1836 году командиром "Силистрии" и, спустя несколько месяцев, произведен в капитаны 1-го ранга. "Силистрия" плавала в Черном море, и корабль выполнил за девять лет своего плавания под флагом Нахимова ряд трудных и ответственных поручений.
Лазарев безгранично доверял своему ученику. В 1845 году Нахимов был произведен в контр-адмиралы, и Лазарев сделал его командиром 1-й бригады 4-й флотской дивизии. Его моральное влияние на весь Черноморский флот было в эти годы так огромно, что могло сравниться с влиянием самого Лазарева. Дни и ночи он отдавал службе: то выходил в море, то стоял на Графской пристани в Севастополе, зорко осматривая все входящие в гавань и выходящие из гавани суда. По единодушным записям очевидцев и современников, от него решительно ничто не ускользало, и его замечаний и выговоров страшились все, начиная с матросов и кончая седыми адмиралами, которым Нахимов вовсе не имел ни малейшего права делать замечания по той простой причине, что они были чином выше его. Но Нахимов этим обстоятельством решительно никогда не затруднялся. На пристани, на море была его служба, там же были и все его удовольствия. Денег у него водилось всегда очень мало, потому что каждый лишний рубль он отдавал матросам и их семьям, а лишними рублями у него назывались те, которые оставались после оплаты квартиры в Севастополе и расходов на стол, тоже не очень отличавшийся от боцманского.
На службу в мирное время он смотрел только как на подготовку к войне, к бою, к тому моменту, когда человек должен полностью проявить все свои моральные силы. Еще во время кругосветного плавания лейтенант Нахимов однажды чуть не погиб, спасая упавшего в море матроса; в 1842 году командир "Силистрии" Нахимов бросился без всякой нужды в самое опасное место, когда на "Силистрию" наскочил корабль "Адрианополь". А когда офицеры недоумевали, зачем он так дразнит судьбу, Нахимов отвечал: "В мирное время такие случаи редки, и командир должен ими воспользоваться, Команда должна видеть присутствие духа в своем командире: ведь, может быть, мне придется идти с ней в сражение".
Ведя себя так и высказывая такие мысли, Нахимов шел по стопам своего учителя и начальника Михаила Петровича Лазарева, главного командира Черноморского флота.
Но и в этой лазаревской школе моряков Нахимов занял особое место. Был он необыкновенный добряк по натуре — это во-первых; а во-вторых, как уже сказано, он был в полном смысле слова фанатиком морской службы: он не имел ни в молодости, ни в зрелом возрасте семьи, не имел "сухопутных" друзей, не имел никаких привязанностей, кроме как на кораблях и около кораблей, потому что для него Севастополь, Петербург, Лондон, Архангельск, Рио-де-Жанейро, Сан-Франциско, Сухум-Кале были не города, а лишь якорные стоянки. Все эти его свойства сделали то, что на матросов он стал смотреть как на свою единственную, правда большую, семью.
Когда он, начальник порта, адмирал, командир больших эскадр, выходил на Графскую пристань в Севастополе, там происходили любопытные сцены, одну из которых со слов очевидца, князя Путятина, передает лейтенант П.П. Белавенец. Утром Нахимов приходит на пристань. Там, сняв шапки, уже ожидают адмирала старики, отставные матросы, женщины и дети — все обитатели Южной бухты из севастопольской матросской слободки. Увидев своего любимца, эта ватага мигом, безбоязненно, но с глубочайшим почтением окружает его, и, перебивая друг друга, все разом обращаются к нему с просьбами... "Постойте, постойте-с, — говорит адмирал, — всем разом можно только "ура" кричать, а не просьбы высказывать. Я ничего не пойму-с. Старик, надень шапку и говори, что тебе надо".
Старый матрос, на деревянной ноге и с костылями в руке, привел с собой двух маленьких девочек, своих внучек, и прошамкал, что он с малютками одинок, хата его продырявилась, а починить некому. Нахимов обращается к адъютанту: "...Прислать к Позднякову двух плотников, пусть они ему помогают". Старик, которого Нахимов вдруг назвал по фамилии, спрашивает: "А вы, наш милостивец, разве меня помните?" — "Как не помнить лучшего маляра и плясуна на корабле "Три святителя"... "А тебе что надо?" — обращается Нахимов к старухе. Оказывается, она, вдова мастера из рабочего экипажа, голодает. "Дать ей пять рублей!" — "Денег нет, Павел Степанович!" — отвечает адъютант, заведовавший деньгами, бельем и всем хозяйством Нахимова. "Как денег нет? Отчего нет-с?" — "Да все уже прожиты и розданы!" — "Ну, дайте пока из своих". Но у адъютанта тоже нет таких денег. Пять рублей, да еще в провинции, были тогда очень крупной суммой. Тогда Нахимов обращается к мичманам и офицерам, подошедшим к окружающей его толпе: "Господа, дайте мне кто-нибудь взаймы пять рублей!" И старуха получает ассигнованную ей сумму. Нахимов брал в долг в счет своего жалованья за будущий месяц и раздавал направо и налево. Этой его манерой иногда и злоупотребляли. Но, по воззрениям Нахимова, всякий матрос уже в силу своего звания имел право на его кошелек.
Нахимов настойчиво старался внушить подчиненным ему офицерам те идеи, которыми сам он был одушевлен и которые не походили на общепринятые тогда в этой среде воззрения. "Мало того что служба представится нам в другом виде, — говорил Нахимов, — да сами-то мы совсем другое значение получим на службе, когда будем знать, как на кого нужно действовать. Нельзя принять поголовно одинаковую манеру со всеми. Подобное однообразие в действиях начальника показывает, что нет у него ничего общего со своими подчиненными и что он совершенно не понимает своих соотечественников. А это очень важно. Офицеры, глубоко презирающие сближение со своими соотечественниками — простолюдинами, не найдут должного точа. А вы думаете, что матрос не заметит этого? Заметит лучше, чем наш брат! Мы говорить умеем лучше, чем замечать, а последнее уже их дело. А каково пойдет служба, когда все подчиненные будут наверно знать, что начальники их не любят и презирают их? Вот настоящая причина, что на многих судах ничего не выходит и что некоторые молодые начальники одним только страхом хотят действовать. Страх подчас хорошее дело, да согласитесь, что не натуральная вещь — несколько лет работать напропалую ради страха. Необходимо поощрение сочувствием; нужна любовь к своему делу-с, тогда с нашим лихим народом можно такие дела делать, что просто чудо. Удивляют меня многие молодые офицеры: от русских отстали, к французам не пристали, на англичан также не похожи; своих презирают, чужому завидуют, своих выгод совершенно не понимают. Это никуда не годится!"
Для Нахимова не подлежало сомнению, что классовое чванство офицеров — гибельное дело для службы, и он это открыто высказывал: "Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов крепостными людьми!" И снова и снова он повторяет свою излюбленную мысль: "Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют. Матрос управляет парусами, он же наводит орудия на неприятеля; матрос бросится на абордаж, если понадобится. Все сделает матрос, если мы, начальники, не будем эгоистичны, ежели не будем смотреть на службу как на средство для удовлетворения своего честолюбия, а на подчиненных — как на ступени для собственного возвышения.
Матросы — основная военная сила флота. Вот кого нам нужно возвышать, учить, возбуждать в них смелость, геройство, ежели мы не себялюбивы, а действительные слуги Отечества". Нахимов вспоминает знаменитую победу Нельсона над французским и испанским флотом 21 октября 1805 года. "Вы помните Трафальгарское сражение? Какой там был маневр — вздор-с! Весь маневр Нельсона заключался в том, что он знал слабость неприятеля и свою силу и не терял времени, вступая в бой. Слава Нельсона заключается в том, что он постиг дух народной гордости своих подчиненных и одним простым сигналом возбудил запальчивый энтузиазм в простолюдинах, которые были воспитаны им и его предшественниками. Вот это-то воспитание и составляет основную задачу; вот чему я посвятил себя, для чего тружусь неусыпно и, видимо, достигаю своей цели: матросы любят и понимают меня. Я этою привязанностью дорожу больше чем отзывом чванных дворянчиков-с! У многих командиров служба не клеится на судах оттого, что они неверно понимают значение дворянина и презирают матросов, забывая, что у мужиков есть ум, душа и сердце, так же как у всякого другого".
Нахимов просто отказывался понять, что у морского офицера может быть еще какой-нибудь интерес, кроме службы. Он говорил, что необходимо, чтобы матросы и офицеры постоянно были заняты, что праздность на судне не допускается, что ежели на корабле работы идут хорошо, то нужно придумывать новые... Офицеры тоже должны быть постоянно заняты. Есть свободное время — пусть занимаются с матросами обучением грамоте или пишут за них письма на родину. Ухтомский, начинавший службу под начальством Нахимова, передает еще: "Все ваше время и все ваши средства должны принадлежать службе, — ораторствовал Павел Степанович. — Например, зачем мичману жалованье? Разве только затем, чтобы лучше выкрасить и отделать вверенную ему шлюпку или при удачной шлюпочной гонке дать гребцам по чарке водки, — иначе офицер от праздности или будет пьянствовать, или станет картежником, или будет развратничать, а ежели вы и от натуры ленивы, сибариты, то лучше выходите в отставку". Тратя все свое адмиральское жалованье не на себя, а на корабль и на матросов, Нахимов искренне не понимал, почему бы и мичману не делать того же.
Наступил 1853 год. Надвинулись сразу навеки памятные грозные события мировой истории — Нахимов со своими матросами оказался на посту.
Черные тучи сгустились катастрофически быстро и обложили со всех сторон политический горизонт. Начинается война с Турцией; позиция Наполеона III и Пальмерстона делается все более угрожающей. И в Петербурге понемногу крепнет сознание, что живые опасения наместника Кавказа князя М.С. Воронцова имеют реальнейшее основание и отнюдь не объясняются только старостью умного и лукавого Михаила Семеновича.
С особой силой военное дарование и флотоводческое искусство П.С. Нахимова во всей полноте проявились в крымской войне 1853-1856 гг.
В ноябре 1853 года эскадра П.С. Нахимова заблокировала главные силы турецкого флота в бухте Синоп и 18 ноября полностью разгромила противника. Синопское сражение стало последним крупным боем эпохи парусного флота. За эту победу Нахимов был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени.
С переносом боевых действий на территорию Крыма в 1854-1855 годах П.С. Нахимов вместе с вице-адмиралом В.А. Корниловым и контр-адмиралом В.И. Истоминым возглавил героическую оборону Севастополя. Под его руководством формировались морские батальоны, строились батареи, готовились резервы. Нахимов уделял постоянное внимание взаимодействию армии и флота, наиболее эффективному применению артиллерии, строительству укреплений и инженерных сооружений, снабжению защитников города. Часто лично руководил боевыми действиями непосредственно на передовой линии обороны.
Во время Севастопольской обороны 1854-1855 гг. П.С. Нахимов правильно оценил стратегическое значение Севастополя и использовал все имевшиеся у него силы и средства для усиления обороны города. Занимая должность командующего эскадрой, а с февраля 1855 года командира Севастопольского порта и военного губернатора, Нахимов фактически с самого начала обороны Севастополя возглавлял героический гарнизон защитников крепости, проявил выдающиеся способности в организации обороны главной базы Черноморского флота с моря и с суши.
Под руководством Нахимова было осуществлено затопление у входа в бухту нескольких деревянных парусных кораблей, что преградило доступ в нее вражескому флоту. Это значительно усилило оборону города с моря. Нахимов руководил строительством оборонительных сооружений и установкой дополнительных береговых батарей, явившихся костяком сухопутной обороны, созданием и подготовкой резервов. Он непосредственно и искусно осуществлял управление войсками при боевых действиях. Оборона Севастополя под руководством Нахимова отличалась высокой активностью. Широко применялись вылазки отрядов солдат и матросов, контрбатарейная и минная борьба. Прицельным огнем с береговых батарей и кораблей наносились чувствительные удары по врагу. Под руководством Нахимова русские матросы и солдаты превратили слабо защищенный до того с суши город в грозную крепость, которая успешно оборонялась 11 месяцев, отбив несколько вражеских штурмов.
Севастополь был обречён. Долговременная оборона города объяснялась только беспримерным героизмом защитников да в высшей степени умелыми действиями адмирала Нахимова. Но 28 июня 1855 года, на трёхсотый день со времени высадки союзников, неожиданный ружейный выстрел прозвучал первым сигналом к сдаче.
Чуть свет командующий обороной города уже на ногах. Высокий, сутуловатый, в чёрном сюртуке с вице-адмиральскими эполетами. Вообще-то ему ещё на Пасху было присвоено полное адмиральское звание, но сменить эполеты он до сих пор не удосужился. Когда из месяца в месяц приходится спать не раздеваясь, тут не до мундирных формальностей. Вот Георгий 2-й степени на шее — не формальность, потому и носил его бессменно, единственный из почти полутора десятков своих орденов. И шпага — тоже, поскольку трофейная, доставшаяся от Осман-паши, взятого в плен ещё при Синопском сражении.
Издалека доносилась вялая ружейная перестрелка, время от времени ухали орудия. И вдруг привычное уже к этой музыке ухо уловило, что пушечный огонь по 3-му бастиону заметно усилился. Уж не задумал ли неприятель в очередной раз перейти к штурму?
Нахимов приказал седлать лошадей, чтоб ехать на бастион. Но в этот миг как из-под земли вырос дежурный штаб-офицер Платон Воеводский, племянник, сын сестры Анны. В любых других условиях Нахимов, конечно же, не потерпел бы родственника при своём штабе, но здесь, в Севастополе, тёплых местечек нет, всюду передовая.
- Ваше высокопревосходительство, не изволите подписать бумаги? Дядя Павел, это срочные, из Петербурга!
Бумаги были всего лишь уловкой, с помощью которой офицеры штаба старались как можно дольше не отпускать Нахимова на позиции. Павел Степанович, которого боготворил весь Севастополь, ходил под пулями, словно под моросящим дождём. Сколько раз уже смерть оказывалась совсем рядом! Однажды он не заметил катящегося ему под ноги ядра и уцелел только потому, что адъютант со всей силы вдруг оттолкнул его в сторону. В другой раз ядро пролетело так близко, что опалило сюртук. Иногда Нахимов поминал в письмах об опасностях, но мимоходом: "...получил две царапины, о которых не стоит говорить". Несколько раз его контузило, причём в последний раз особенно болезненно: вся спина — сплошной синяк.
- Давай, только быстро! — сказал Нахимов племяннику.
Одни восхищались бесстрашием адмирала, другие ругали его за глупую беспечность, и только близкие знали, что сам Нахимов убеждён: мужество защитников начинается с командующего. Он понимал, что судьба и ему, и городу уже вынесла свой приговор, он готов был погибнуть первым, чтобы только не видеть, как станут сдавать Севастополь.
Когда бумаги, наконец, были просмотрены и подписаны, Платон попытался ещё раз уговорить дядю остаться в штабе.
- Там веселей дышишь, — сказал Нахимов и сел в седло.
Его маленькая серая лошадка, которую все почему-то звали татарской, потрусила в сторону 3-го бастиона. Потом Нахимов решил завернуть на Корниловский бастион, находившийся на Малаховом кургане. Это — господствующая высота, важнейший пункт обороны города, а потому и доставалось ему больше всех. Защищал Корниловский бастион трёхтысячный гарнизон во главе с капитаном 1-го ранга Фёдором Керном. Здесь, на смотровой площадке, где недавно погиб адмирал Корнилов, был выложен из ядер крест.
Керн выбежал навстречу с рапортом: всё идёт по распорядку, не занятые в дежурствах находятся на общей молитве, и если Павел Степанович соблаговолит почтить своим присутствием...
- Я вас не держу, — усмехнулся Нахимов, без труда разгадав очередную попытку увести его подальше от огня.
Из-за бруствера, сквозь специальные отверстия, сигнальщики вели постоянное наблюдение за неприятелем. Адмирал взял у одного из них зрительную трубу, направил её сначала в одну сторону, потом в другую. Но картина получалась фрагментарной, а он хотел видеть всё сразу, потому что в последнее время сапёры противника, скрытно рывшие подкопы в направлении бастиона, грозили приблизиться на опасное расстояние. Нахимов поднялся повыше и встал на барбет — возвышение, на котором при необходимости устанавливали лёгкие орудия. Было ещё около половины седьмого пополудни, и в закатных лучах солнца фигура адмирала, в чёрном сюртуке с золотыми эполетами, вмиг превратилась в отличную мишень. Керн и Колтовский, флаг-офицер адмирала, наперебой стали упрашивать Нахимова спуститься. Бесполезно.
В это мгновение раздался радостный крик: бастионные артиллеристы сделали удачный выстрел. И тут же в мешок с песком — рядом с локтем адмирала — впилась пуля. Вторая выбила из стены небольшой, величиной с гальку, камешек. Тот, отскочив, переломил пополам козырёк фуражки стоявшего неподалёку Колтовского.
Выстрелы были явно прицельные, стреляли из штуцерного ружья, с винтовой нарезкой, а дальность полёта штуцерной пули достигала нескольких сотен саженей, то есть почти километра.
Керн и Колтовский снова принялись умолять Нахимова вернуться в безопасное место.
- Сегодня они целят изрядно, — спокойно заметил сверху Нахимов, повернулся, чтобы сойти вниз. И внезапно рухнул на руки сигнальщика Короткого, матроса с фрегата "Коварна".
Первым из офицеров подбежал Керн. Он ещё успел услышать последние слова тяжелораненого:
— Боже милосердный!..
— Боже милосердный!..
Срочно собравшийся консилиум лучших врачей Севастополя был единодушен: ранение смертельное. Тем не менее главный военный хирург города профессор Христофор Гюббенет и его коллеги всё же пытались сделать невозможное. Их усилия оказались тщетны. Спустя 40 часов, утром 30 июня, адмирал Павел Нахимов, так и не придя в сознание, скончался.
После отпевания и панихиды, которую проводили двенадцать священников, госпитальную кровать с телом покойного поставили на кожуховую лодку, и катера повели её из Куриной балки через бухту в город. На квартире командующего в большой комнате над Нахимовым были склонены три знамени: контр-адмиральское, вице-адмиральское и адмиральское. Тело накрыли пробитым ядрами в Синопском сражении кормовым флагом с "Императрицы Марии". Похоронили Нахимова в адмиральском склепе, рядом с Лазаревым, Корниловым и Истоминым.
В день похорон Нахимова неприятель не стрелял. Пронёсся слух, что англичане якобы даже приспустили флаги на своих кораблях. Вполне возможно, это всего лишь слух. Но вот подлинный факт. Когда в начале 1950-х годов один из авторов этих строк был на Малаховом кургане, там ещё стояла старая мраморная стела: на одной её стороне на русском языке воздавалось должное отваге павших здесь воинов русского полка, а на другой, на французском, — была увековечена память о мужестве атаковавших их французов.
"Хозяин Севастополя" исчез, и хотя в осажденном городе, ежедневно и еженощно осыпаемом разрывными и зажигательными бомбами, успели за девять месяцев, протекших от начала осады до гибели Нахимова, более чем достаточно привыкнуть к смерти, но к этой смерти никак не могли привыкнуть и не могли примириться с ней.
Потрясена была и вся Россия.
"Нахимов получил тяжелую рану! Нахимов скончался! Боже мой, какое несчастье!" — эти роковые слова не сходили с уст московских жителей в продолжение трех последних дней. Везде только и был разговор, что о Нахимове. Глубокая, сердечная горесть слышалась в беспрерывных сетованиях. Старые и молодые, военные и невоенные, мужчины и женщины показывали одинаковое участие", — писал московский историк Погодин после получения фатального известия.
"Был уж уголок в русском царстве, где собрались такие люди, — говорил Т.Н. Грановский, узнав о гибели Нахимова. — Лег и он. Что же? Такая смерть хороша; он умер в пору. Перед концом своего поприща вызвать общее сочувствие к себе и заключить его такой смертью... Чего же жалеть более, да и чего бы еще дождался Нахимов? Его недоставало возле могил Корнилова и Истомина. Тяжела потеря таких людей, но страшнее всего, чтобы вместе с ними не погибло в русском флоте предание о нравах и духе таких моряков, каких умел собрать вокруг себя Лазарев".
Если первым, явственным ударом погребального колокола по Севастополю была потеря Камчатского люнета и двух соседних редутов, то вторым было тяжелое ранение Тотлебена, а третьим, бесспорно, была гибель Нахимова. Смерть адмирала явилась в полном смысле слова началом конца Севастополя. В России это поняли, по-видимому, все следившие за титанической борьбой, а больше всего принимавшие в ней прямое участие.
Твердыня, за которую Нахимов отдал жизнь, не только стоила врагам не предвиденных ими ужасающих жертв, но своим, почти год длившимся отчаянным сопротивлением, которого решительно никто не ожидал ни в Европе, ни у нас, совсем изменила все былое умонастроение неприятельской коалиции, заставила Наполеона III немедленно после войны искать дружбы с Россией, принудила Англию отказаться от очень многих требований и претензий, фактически свела к ничтожному минимуму русские потери при заключении мира и высоко вознесла моральный престиж русского народа.
Это историческое значение Севастополя, с несомненностью, стало определяться уже тогда, когда Нахимов, покрытый кровью и славой, лег в могилу.
Источник NNM.RU
Комментариев нет:
Отправить комментарий